Мечты и кошмар - Страница 59

Но игра далеко не закончена. И как ни хитра она — большевики знают, что ее легко сорвать. Знают, что она — яснее дня; и все-таки верят, что здесь ее опять не откроют (мы, здешние, виноваты в этой вере!).

Большевики знают, что новая интервенция, которую они то призывают, то не призывают, на которой тоже хотят спекульнуть, — новая интервенция эта, совершаемая с открытыми глазами и с определенной волей действительно спасти русский народ, — есть их неминуемая, завтрашняя гибель. Она несет динамит, после которого пыли не останется от их власти.

Этот динамит — хлеб.

В такие дни, в такие минуты — о чем здесь идут споры? О каком «человеколюбии», когда и наше сердце и наш разум кричат нам одно и то же, когда нам нужно только деланье — и мужество открытых глаз?

Бесстыдны, нецеломудренны эти слова здесь, эти споры. Споры о том, как помогать умирающим под досками, на которых сидят татары: столкнуть ли сначала татар, или — Боже сохрани! — татар аполитично не трогать, а с их разрешения, бочком, подсунуть кусочек под доски — издыхающим?

Бесстыдны — а, главное, не нужны эти споры.

С единой мыслью, с единой волей, — помогь, надо скорее везти хлеб, хлеб, как можно больше хлеба! Как можно больше динамита! Он сделает свое дело. Для начала, для «татар» — его действие бесшумно и мгновенно. От них останется разве лишь кучка грязного пепла.

ЖИРНЫЕ КУСКИ

— Это идсамум, — говорит один очень осведомленный человек, выслушав мое утверждение, что чем больше привезут хлеба в Россию, чем скорее его привезут, тем скорее падут большевики.

Я почти соглашаюсь. Моя формула верна, но идеалистична в том смысле, что реально она не будет приложена (хотя и при-ложима). Тысячи моментов, когда Европе стоило пальчиком двинуть, чтобы уничтожить на своем теле очаг заразы, уже пропущены; почему не будет пропущен этот?

Всякое физическое действие определяется и судится не исключительно как таковое, но в связи с его смыслом. Различный смысл двух внешне одинаковых поступков, создает различные последствия.

Если Европа и Америка повезут в Россию хлеб без воли, действительно, накормить голодных, т. е. без воли уничтожить разбойников, — это одно. Если у везущих хлеб такая сознательная воля будет — это другое.

Нет сейчас ничего благодетельнее для России и для Европы, нежели продовольственная интервенция. И нет ничего губительнее для той же России и косвенно для той же Европы, как международная помощь без смысла «интервенции».

Большевики все силы и все средства пустили в ход, чтобы достичь второго. Обдуем, ничего, не впервой! Не мытьем, так катаньем! Не желвачком, так косточкой!

Но хорошо сказал де Валера: «Если тебя обманут раз — виноват обманувший; но если тебя обманут вторично — виноват ты». Что скажем о Европе, когда увидим ее обманутой теми же обманщиками в тысячу второй раз?

Самая несчастная часть русской эмиграции усиленно играет в Руку большевикам (прости, Боже, тем, кто творит это, не ве-Дэя). Потеряла ли она, вместе со Старым и Новым Светом, всякий критерий человеческой морали и хочет прикрыть эту наготу вывеской человеколюбия, преследуются ли ею, как Милюковым, свои цели (ведь он питает абсурдную надежду на узаконенную Москву и на свое место при таком правительстве!) — совершилась самая фатальная потеря, эта всеобщая потеря здравого смысла.

Куда тут мораль. Какая вам еще мораль. Бросьте, господа, кривляться, и вы, русские соглашатели, и вы, европейцы. Всякие «хорошие слова» оставим на завтра, если к тому времени вы заслужите право их произносить. Сегодня довольно было бы, если б вы поняли: вам невыгодно делать то, что вы делаете. Русским эмигрантам не большевикам, всем без различия, от милюковцев до «меньшевиков-интернационалистов», невыгодно играть их сегодняшнюю игру, поддерживать большевистские вывески «свободных» комитетов, призывы к аполитичности, басни о ленинской эволюции, и болтать о человеколюбии. Невыгодно, ибо этим ваши собственные цели не будут достигнуты, ни ваши, г. Милюков, ни наши, г. Мартов, как бы они лично ни разнились.

То же самое надо понять европейцам. Нет ни одной стороны, с которой помощь России, без воли к уничтожению международного разбойничьего гнезда могла бы быть выгодной. Прежде всего она фактически не состоится. Но мало этого: и «видимость» ее чревата для Европы столь невыгодными последствиями, что невыгода Германии, сыгравшей на запломбированных вагонах и Брестском мире, покажется пустяком. Быстрым или медленным темпом идут события — все равно; следствия скажут. Ваша «невыгода» скажется, будьте покойны.

Вы не боитесь за себя. Вы уверены. Так же уверена была и Германия. Это потому, что она уже тогда, как вы теперь вместе с частью русской эмиграции, — потеряла величайшее сокровище, здравый смысл.

Только одна есть сегодня на земле действенная воля: воля к выгоде; но только одни большевики откровенно говорят, что это именно так. Они тут честнее, прямее всех. И потому-то они в данный момент и сильнее.

Только одного можно сейчас требовать от всего небольшевистского мира в данном его состоянии: не путайтесь, не мутите воду вашей воли к выгоде никаким песочком лжеморали. В мутной воде большевики удят свою выгоду. И вернитесь к доброму старому здравому смыслу, поймите раз навсегда: вам невыгодна малейшая выгода большевиков.

Входит ли в их цели «соглашение» с Европой?

Да, входит. Это значит, что оно разрушает все возможные цели всех небольшевиков.

Боятся ли они продовольственной интервенции?