Мечты и кошмар - Страница 41

И я говорю «мы» — от лица великого большинства антикоммунистической России.

Можно не считаться с ней. Можно искренно думать, что так как многие из интеллигенции — и все лидеры бывших политических партий — за рубежом, то и судьбы России решаются за рубежом. Можно это думать. Я допускаю. И даже не спорю. Но я так не думаю и говорю лишь тем, кто хочет считаться с русскими в России.

Для сугубой ясности (все по примеру большевиков) я еще раз повторяю вкратце главные наши положения.

Первая, очередная задача — свержение центральной власти.

Эта задача легче исполнима, чем думают (благодаря многим, здесь неизвестным фактам) при трех, равно необходимых, условиях:

1) внешний толчок, т. е. движение вооруженной силы непременно с укрепленным тылом;

2) лозунги и приемы крайне демократические и революционные;

3) методы вооруженной борьбы, измененные по сравнению с приемами регулярной войны.

Свержение центральной власти одним внутренним, чисто повстанческим движением — нам кажется делом абсолютно неосуществимым, не реальным. Не реальным (помимо разных причин, как: пространства России, невозможность единства действий и т. д.) — хотя бы уже потому, что не может повстанец с рогатиной, или даже с винтовкой, взять крепость, снабженную тяжелой артиллерией.

Внутреннее восстание совершенно необходимо, и оно готово. Но восстающим нужно на что-нибудь опираться. Населению нужна поддержка. И те, кто диктуют отсюда внутренние «восстания», только внутренние, должны помнить, что они берут на себя бесплодно пролитую кровь еще нескольких тысяч русского народа.

Восстание готово, говорим мы, поддержка населения обеспечена… если оно будет верить тем, идущим извне. Когда-то, на юге, и Деникина встречали восторженно. Верили в кредит. Но теперь кредит кончен. Поэтому теперь для всякой идущей освободительной силы не только нужны крайние демократические лозунги, — нужна действительно демократическая душа, дух. Недоверие народа очень глубоко и неожиданно разносторонне. Оно абсолютно по отношению к старым генералам; но я по совести не знаю, что было бы, если бы вместо генерала (позволим себе мгновенную игру воображения) на коней сели какой-нибудь эсер и ка-де, из видных, но не слишком известных. Если бы народ интуитивно понял бы, что это те, кто долгие годы звал к отказу от помощи ему, кто прикрыто или открыто спорил о «великой» России, протестовал против войны поляков с большевиками и против «отторжения» от большевиков Бессарабии, кто не понимает, что Россия, великая или малая, может начать строиться только из центра, ибо это будет «овоя Россия, — он, народ, пожалуй, решил бы, что и эти «спасители» — не его, народная, поддержка, ибо они не достатогно демократигны.

Это было бы, конечно, жаль. Но я говорю лишь желая показать глубину и широту народного недоверия. Слишком хорошо я знаю, что никогда ни один член парижской учредилки на коня не сядет и в том вооруженном движении, на которое могло бы опереться русское восстание, — участия не примет.

Пора понять: народ хочет именно «демократической» России, хотя чаяния свои этим словом и не называет (ведь не называет же он себя «демосом»). Поэтому нисколько не смущало нас такое по видимости абсурдное положение: народ за советы, но против коммуны. Это нередко говорят и сами большевики. Они стараются повернуть это в свою сторону, конечно: «Все крестьянство за Советы! Необходимо лишь усилить коммунистическую пропаганду!» Но мы-то отлично понимаем, в чем дело. Мы знали, что в понятии народном только свои «советы» есть охрана своей земли и воли. Переведите на иностранный язык, не забыв прибавить определенное отрицание коммунизма, — вот и выйдет самый настоящий «демократизм». (О подробностях и оттенках нечего спорить, мы намечаем лишь главную линию.) И уж конечно, в этом желании «советов» нет ничего утешительного для большевиков. На первом же таком «своем совете» — их было бы постановлено уничтожить.

Россия, — ни ее низы, ни верхи, — не изжила февральской революции. Революция эта была насильственно задушена чуть не при рождении. Кто видел Россию в первые февральско-мартовские дни, тот помнит ее небывалое, волшебное единство. Провеял дух не только свободы, равенства, но и братства. Мечты не сбываются в полноте никогда, но если грубо толкнуть назад с первой ступени воплощения, — мечта становится неотступнее, неизбежнее, безумнее. Россия, какими бы извилистыми путями ни вела ее история, все равно вернется к своей подлинной революции, к своей Свободе для Равенства с надеждой на Братство.

Вся Россия, все ее громадное большинство, без различия классов, только с различием ступеней сознательности, — есть единый «союз февралистов». Она уже «новая», и она знает бесповоротно (или чувствует) себя такой. Знает, что она «не царская и барская», и тут уж ничего не поделаешь (если б захотел кто-нибудь делать).

А большевики — это лишь гроб, в который заколочена сейчас эта новая, февральская, Россия. О, она не умрет, несмотря на все лишние гвоздики, услужливо присылаемые большевиками с Запада. Но чем дольше она лежит в гробу, тем страшнее встанет; чем крепче гвозди, тем хуже Европе.

«Союз февралистов?» — Это, как мы сказали, в сущности, вся Россия (ведь большевики — не Россия). Но «союз февралистов» — в то же время и реальный русский интеллигентский, надпартийный, союз. Члены его — люди, могущие сознательно, и ответственно для себя, заявить: 1) что бы ни переживала Россия, и я лично, — я не способен даже мысленно, отречься от России новой, пожелать, хотя бы мгновенно, чтобы не было февральской революции, и 2) как бы долго ни сидели большевики, я не способен ни на какое внутреннее их принятие и на то внешнее, которое выходит за черту физического насилия. Изменив этому — я изменяю самому себе и теряю свою личность.